Kultur >> Malerei
Partner №11 (158) 2010
Джорджоне ди Кастельфранко
Марина Аграновская (Эммендинген)
К 500-летию со дня смерти художника
«Человек благородных и добрых нравов»
Джорджо Вазари сообщает в своих «Жизнеописаниях знаменитых живописцев», что Джорджоне, хотя и происходил из «смиреннейшего рода», был «человеком благородных и добрых нравов», божественно пел и играл на лютне. Прозвание Джорджоне, то есть «большой Джорджо», он получил за свой «внешний облик и величие духа». Одни исследователи, вслед за Вазари, считают, что на Джорджоне оказало влияние знакомство с Леонардо да Винчи, когда тот посетил Венецию в 1500 г., другие сомневаются в том, что эта встреча вообще состоялась; а вот то, что учеником Джорджоне был Тициан, сомнению не подлежит.
Как ни скудны сведения о жизни художника, еще больше белых пятен обнаруживается, когда мы обращаемся к его творчеству. Никаких писем, рукописей, высказываний Джорджоне об искусстве не сохранилось; художник никогда не подписывал и не датировал свои произведения, первоначальные названия некоторых его работ неизвестны. Если бы не описание картин Джорджоне, сделанное в 1525-1543 гг. венецианским коллекционером Маркантонио Микиелем, искусствоведам пришлось бы совсем трудно. Но и описания Микиеля рассеивают наши сомнения лишь отчасти. Так, например, автором «Юдифи» в XVII-XVIII вв. считался Рафаэль; до сих пор существует мнение, что «Сельский концерт» и «Спящая Венера» принадлежат кисти Тициана, который заканчивал эти картины после смерти Джорджоне. Несмотря на усилия нескольких поколений историков искусства, мы и сегодня не можем с точностью сказать, сколько картин Джорджоне сохранилось до наших дней. Диапазон ответов – от шестидесяти до шести, скорее всего около двадцати.
Время создания работ можно определить тоже лишь приблизительно. Сквозь «туман неясностей» угадываем мы одухотворенный образ Джорджоне ди Кастельфранко: его жизнь была трагически короткой, однако его творчество не только открывает эпоху Высокого Возрождения в Венеции, но и прокладывает путь искусству следующих столетий.
«Не сюжет, а шарада»
Джорджоне избегает в своей живописи повествовательности, предпочитая внешнему действию глубокое внутреннее переживание. Взглянем на его «Юдифь» (ок. 1502). Формально – это картина библейской тематики: красавица держит в руке меч, у ее ног лежит голова вражеского военачальника Олоферна, которого Юдифь обольстила, опоила и, спящего, обезглавила. Однако если мы сравним работу Джорджоне с живописными произведениями других ренессансных мастеров на ту же тему – а к истории Юдифи до и после Джорджоне обращались многие, в том числе Боттичелли (1472, 1495), Мантенья (1495), Микеланджело (1509), Тициан (1515), – то, вслед за русским художником Александром Бенуа, воскликнем: «Странная картина! /…/ Юдифь ли это?» Картины на этот сюжет обычно очень динамичны, полны драматизма, их детали порой устрашающи. Не то у Джорджоне. Его Юдифь, величавая, безмятежно спокойная, с кротким ликом мадонны и смиренно опущенными глазами, едва касается рукой меча, а ногой - отрубленной головы Олоферна. Джорджоне рассказывает нам не о том, что героическая Юдифь обезглавила врага, а о том, что в душе этой женщины с потупленным взором живет тайна, которую каждый может толковать на свой лад.
Мотивы «Юдифи» варьируются в последующих работах Джорджоне: мирный пейзаж с зелеными лугами и пологими холмами, деревья с кружевными кронами, четкий рисунок ветвей на фоне переменчивого неба, похожие на миражи странные постройки вдалеке. И прекрасные собой люди с их сложной духовной жизнью, с их меланхоличностью и серьезностью, мечтательностью и поэтичностью…
Картина «Три философа» (ок.1506-08) представляет троих мыслителей у входа в пещеру. Возможно, это аллегория трех возрастов человека: старости, зрелости и юности или аллегория трех типов учености в образах сурового средневекового схоласта, невозмутимого восточного мудреца и пытливого ренессансного гуманиста. Но возможно, перед нами олицетворение трех темпераментов или трех веков в истории человечества: золотого, серебряного и железного. Наконец, это могут быть трое евангельских волхвов. А что символизируют каменные ступени и пещера? За пять веков накопилось около тридцати толкований этой картины!
В «Сельском концерте» (ок.1508, другое название «Пастораль») сюжет не менее туманный: почему дамы обнажены, а кавалеры одеты, почему музицирующие мужчины словно не замечают женщин? Ясно, что это отнюдь не бытовая сценка, и женщины - не легкомысленные подруги нарядных мужчин, а, скорее всего, незримо присутствующие музы, и нагота - знак их божественного происхождения.
Те же мотивы – одетый мужчина и обнаженная женщина – мы видим в картине «Гроза» (ок.1505-08, первоначальное название неизвестно). Здесь непонятно почти всё. «Это не сюжет, а шарада!» - в сердцах воскликнул, говоря о «Грозе», один маститый искусствовед. Изображенные среди грозового пейзажа люди не обращают внимания на стихию. Мужчина спокойно стоит, опершись на длинный посох, сидящая женщина кормит грудью младенца. Первую интерпретацию картина получила в списке Микиеля: «Пейзаж с грозой, с цыганкой и солдатом». С тех пор мужчина побывал не только солдатом (хотя у него нет оружия), но и пастухом (хотя поблизости не видно стада), и паломником, и Св. Иосифом, и библейским Адамом, и аллегорической фигурой (мужество), а женщину в белоснежной накидке (символ чистоты) считали не только цыганкой, но и Марией с младенцем (хотя вряд ли можно представить себе изображение обнаженной мадонны), и праматерью Евой, и аллегорией милосердия. Семейную сцену увидел на картине герой венецианской поэмы Д. Байрона «Беппо»: «На полотне - художник, сын, жена, и в ней сама любовь воплощена». Женщина, в отличие от прочих героинь Джорджоне, пристально смотрит на зрителя, ее лицо полностью открыто. Возможно, это портрет, и в картине зашифрован некий приватный смысл? А может быть, это алхимическая аллегория с изображением четырех стихий - земли, огня, воды и воздуха?
Много домыслов породили детали картины: почему мужчину и женщину разделяет ручей, почему на крыше одного из домов сидит белый аист – в христианстве символ целомудрия и родительской любви? Что означают сломанные колонны? Рентгеноскопия картины окончательно поставила искусствоведов в тупик: судя по первоначальным наброскам, вместо мужчины Джорджоне намеривался изобразить еще одну обнаженную женщину! Значит, «семейная» трактовка несостоятельна? И наконец, какой смысл несет вспышка молнии: знак божественного присутствия, не замечаемый людьми? Выражение господнего гнева? Символ изменчивой, как природа, фортуны? Пока одни исследователи неустанно ищут ключи к этой загадочной картине, другие резонно отмечают, что «разгадка ее аллегории ничуть не помогает пониманию ее сущности» (М. В. Алпатов). Действительно, желание непременно найти объяснение каждой детали картины заводит в тупик, как если бы мы пытались досконально понять содержание стихотворения, построенного на многозначных ассоциациях, или расшифровать музыкальное произведение. Часто говорится об особой музыкальности, мелодичности, певучести картин Джорджоне. И действительно, работы Джорджоне действуют на нас, подобно музыке: пробуждают невыразимые эмоции, минуя рассудок.
Если «Гроза» интригует обилием символов, то «Спящая Венера» (ок.1508-10) - шедевр простоты и классической ясности. Джорджоне отказывается здесь от каких-либо повествовательных деталей: Венеру не окружают крылатые путти, ее не будит шаловливый Амур. Лишь характерная поза женщины, прикрывающей рукой лоно (во времена античности этот жест символизировал плодородие и наслаждение, в эпоху Ренессанса – целомудрие), говорит о том, что перед нами богиня любви. Характерно, что импульсивный Тициан, который дописывал пейзаж и драпировки, не вынес такой лаконичности и изобразил у ног Венеры Амура, закрашенного позднее во время реставрации картины.
Кажется, что «Гроза» и «Сельский концерт» были ступенями к созданию «Спящей Венеры». Целомудрие и чистота образа настолько уравновешивают в картине из Дрезденской галереи чувственность, что эту полностью обнаженную женщину иной раз называют «дрезденской мадонной». И так же, как в «Юдифи», мифологический образ становится лишь предлогом для любования неземной прелестью женского тела, и так же, как в «Юдифи», сомкнутые веки Венеры – словно завеса тайны, которую никому не дано узнать.
«Чудеса живописи»
Основа той гармонии, которую мы ощущаем, глядя на картины Джорджоне, – пластическое соответствие форм человеческого тела природным формам. Так, «Юдифь», «Три философа», «Сельский концерт», «Гроза» построены на тонких перекличках ритмики фигур с ритмом древесных стволов и ветвей. Особой силы достигает мотив подобия женской красоты красоте природы в «Спящей Венере»: плавные очертания тела богини повторяются в округлых очертаниях холмов, и возникает ощущение, что лежащая женщина – порождение самой земли.
Мир Джорджоне словно «лишен углов»: материя естественно взаимодействует с воздушной средой, размывающей и смягчающей контуры предметов. Легчайшая светотень сглаживает формы человеческих тел, органично соединяя их с пейзажем. Светотеневая моделировка у Джорджоне так тонка, что – страшно сказать! – даже леонардовская прозрачная светотень «сфумато» кажется тяжеловатой. Предшественники Джорджоне изображали удаленные предметы лишь с учетом линейной перспективы, пространство между ними оставалось «безвоздушным», Джорджоне впустил в картины воздух, научился изображать световоздушную среду, сгущающуюся по мере удаленности предмета.
Сегодня мы, увы, не можем в полной мере судить о колорите картин Джорджоне, но очевидно, что он, предвосхищая искусство будущего, был подлинным живописцем: Джорджоне не расписывал красками окончательно продуманную и полностью прорисованную композицию, а, как свидетельствуют рентгеновские снимки его картин, изначально мыслил в цвете, менял свой замысел с кистью в руках. Безвременная кончина Джорджоне была, как выразился Вазари, «великим ущербом для мира». Однако, заканчивая жизнеописание художника, Вазари пишет, что Тициан не только сравнялся мастерством со своим учителем, но и превзошел его. Свои «Жизнеописания» Вазари сочинял в середине XVI в., в годы восходящей славы Тициана. Но через полтора столетия после смерти Джорджоне, в 1660 г., венецианский художник и историк искусства Марко Босчини уже воздает Джорджоне должное, посвящая ему восторженные и очень точные строки: «Джорджоне, ты первым сумел показать чудеса живописи./…/ До того как появился ты, все эти художники изображали статуи, по сравнению с тобой, создающим живые фигуры». Масштаб таланта и новаторство Джорджоне были в полной мере оценены в XIX столетии. Отблеск «чудес живописи» венецианского мастера лежит на европейском искусстве вплоть до сегодняшнего дня. Другие статьи автора на сайте «Maranat»
Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich
Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.
Zur Anmeldung >>