Родить слона. Наш первый совместный литературный опыт с Ольгой Дерхунд.
Если зайдёт, мы продолжим. 


Родить слона 

2) Самые двуличные на планете полчервя Аркадий жили в самом глубоком слое почвы недалеко от станции подвесной железной дороги “старый рынок”. Полчервя стремились к уединению, но бряцание подвесных трамвайчиков, состоящих из двух полувагончиков, притормаживающих на полустанчиках монорельсовой двухколейки раз в несколько минут, напоминало полчервям Аркадию о нецелесообразности стремления превратить своё одиночество в уединение. 
Двуличие полчервя Аркадия заключалось в одновременности мучительного нежелания верить в однозначность своего одиночества и подсознательном осознании бесповоротности оного. 
Половина двуличия полчервя Аркадия, отвечающая за безысходность, питалась фактически одними полуфабрикатами и совершенно не стремилась к уединению. Незадавшаяся несдававшаяся половина пыталась обмануть себя и продолжала спать на двуспальной кровати. 
В моменты обострения чувства одиночества полчервя Аркадий заключались в кольцо, стараясь искусственно создать чувство уединения, и вполголоса вторили сакральное “Ом”. Порою, когда полчервя были фактически на вершине уединения, они вдруг… они вдруг слышали двойное бряцание притормаживающего подвесного трамвайчика (каждый из двух полувагончиков имел свою бряцающую тормозную систему). Это нарушало уединённый покой полчервя. 
“Хорошо тебе, падла, - думали обеспокоенные полчервя - у тебя два полувагончика… Монорельсы твоей двухколейки хоть и проходят параллельно друг другу, не давая возможности трамвайчикам встретиться, однако трамвайчики состоят из двух полувагончиков, а значит одиночество их полноценно!” 
Аркадий любили философствовать о сущности бытия других, однако совершенно не замечали косяков за собой: глупые...глупые полчервя Аркадий, что же вы не осознаёте: двуличие исключает одиночество! 

3) В свою очередь, подвесной трамвайчик, будучи полноценным в плане двойственности одиночества, страдал от недвузначности своей бесповоротности. Двухколейный его монорельс совершал один поворот на самой восточной своей станции и один на самой западной, однако каждый поворот означал конец маршрута - скоротечной жизни подвесного трамвайчика. Как восточная так и западная станции отождествляли конец старой и начало новой жизни. 
В силу полноценности своего одиночества трамвайчик не был обременён талантом мышления. Каждый подвесной трамвайчик получал по наследству от своего предшественника по подвесному железнодорожнику - ДНК трамвайчика. Каждый подвесной железнодорожник имел на вооружении несколько бытовых “истин последней станции”, за пределы которых трамвайчик старался не выходить в течении всей своей скоротечной жизни: 

- Во многой мудрости много скорби 
- Во многой скорби много мудрости 
- Лучше не начинать ни скорбить, ни мудрствовать. 
- Рот закрыл, я сказал! 

За историю существования подвесной железной дороги только двум подвесным трамвайчикам удавалось выйти за рамки “истин последней станции” и оба кончили плохо: один отвалился от монорельса, другой и вовсе родил слона. 
Чувств трамвайчики тоже имели немного. При торможении у станции “старый рынок” на них нападали икота и экзистенциальный страх развалиться на два полувагончика. В конце маршрута, перед смертоносным поворотом, трамвайчик осознавал всю трагедию своей бесповоротности: путь, который казался ему прямым, оказывался самой короткой дорогой к смерти. Глупый, глупый трамвайчик: бездумно не скорбить может каждый, а вот родить слона - это плевок в вечность! 

3,5) Казалось бы, зачем полчервям быть философами? Зачем подвесному трамвайчику иметь экзистенциальные страхи? И какое отношение имеет первый абзац к остальному повествованию? 
На третий вопрос ответить крайне тяжело в силу отсутствия первого абзаца. 
А на два первых - и вовсе невозможно. 
Впрочем, проблема решаема: назначить встречу, поговорить, обняться, насколько это возможно полчервям и подвесному трамвайчику. Можно выпить немного чего-нибудь шотландского и набить друг другу морду. И всё. 
Вот уж у кого бесперспективная безысходность, так это у вермишели. Но, об этом в следующий раз.