Актуален ли сегодня Кафка

Аркадий Бройдо (Бохум)

На исходе зимы начинаешь строить планы на будущее лето и вспоминать прошедшее. А прошедшее было у меня замечательное. Я впервые в жизни оказался в Праге.

Все говорили мне, не надо ехать туда летом, там и без тебя не протолкнуться… Действительно, размах туристической индустрии в столице Чехии впечатляет. По возвращении, разумеется, меня спрашивали, что же больше всего запомнилось? Как ни странно, ответить не составляло труда: Кафка запомнился… Он там повсюду.

Можно строить предположения о том, что же в творчестве Кафки (1883—1924) предопределило его посмертную славу, порой переходящую в откровенный гротеск. Этим занимались и продолжают заниматься тысячи исследователей. Но едва ли не каждый согласится, что одной из причин, из-за которой Кафка превратился в знаковую фигуру, является столь часто возникающая отчужденность человека — в обществе, в мире, даже в собственной семье…

Кафка был мастером обыгрывать ситуации отчуждения. На первый взгляд, стиль его может показаться довольно странным — к чему эти подробные витиеватые описания каких-то лабиринтов, непонятных психологических состояний? Но вскоре начинаешь чувствовать, что в нарочитом занудстве заключается ирония — читать становится все забавней. В то же время усиливается ощущение некоего зловещего опыта, и вдруг понимаешь, что речь ведь идет о лабиринтах человеческих отношений. Об абсурде, в который люди добровольно себя погружают. И о заведомом смирении, нехватке веры, во что бы то ни было.

«Оставь надежду всяк сюда входящий» — слова, начертанные на вратах Дантова ада. Часто полагают, что это лишь обращение к страху грядущих страданий. Но безнадежность ведь сама по себе является окончательной карой. Впрочем, и необоснованная надежда тоже ведет к потере рассудка.

Кафка постоянно жаловался на бессонницу, но и «узаконивал» это состояние. Тогда приходило вдохновение.

Кафка провел в Праге почти всю жизнь, но часто переезжал с места на место. Как оказалось впоследствии: тем лучше для Праги. Где-то открыли книжную лавку, а где-то устроили кафе или музей. Так в поисках тихой квартирки, в которой можно, наконец, нормально выспаться, он невольно позаботился о списке городских достопримечательностей.

Не будь бессонных ночей, он бы, по его словам, и вовсе не занимался литературой. Все, что совершается в его художественном мире, происходит между сном и явью. А действующие лица зачастую оказываются фантомами душевной жизни главного героя.

В рассказе «Новые лампы» шахтер предлагает дирекции переоборудовать освещение в штольнях и, кажется, встречает отклик. Чиновник из администрации предлагает шахтеру составить свои предложения, обещая подумать и о других благотворных реформах: «Как только все будет готово, вы получите новые лампы. А своим там внизу скажи: пока мы не превратим ваши штольни в салоны, мы здесь не успокоимся, и если вы не начнете наконец погибать в лакированных башмаках, то не успокоимся вообще. «Засим всех благ»!

В дневнике Кафки встречается также образ Просителя — в данном случае, неубедительного претендента на рабочее место, получающего оскорбительную отповедь: «У вас странная форма головы. Какой покатый лоб… Чтобы быть откровенным, хочу сказать сразу: вы мне совсем не нравитесь… Вы согласны выполнять любую работу. Конечно. Всякий согласен. Это не заслуга. Это лишь свидетельствует, как невысоко вы себя цените».

Проникнутая тем же настроением безнадежности, маленькая притча «Наездникам к размышлению» начинается с фразы: «Ничто, если вдуматься, не может соблазнить быть первым на скачках». Слишком много доводов предостерегают от победы: зависть противников, растерянность не ожидавших твоего успеха друзей, насмешливость дам над неуклюжестью триумфатора, не знающего, что делать со своим триумфом. Наконец, и вовсе начинает лить дождь с помрачневшего неба». Исход порой оказывается предрешенным не то что безнадежностью, а напротив, уверенностью в бессмысленности какого-либо начинания. Ситуации отчуждения становятся неизбежными, поскольку подготовлены настроем самого человека. Кафка далек от назидательности, ни к чему не призывает, ничего не проповедует. Его собственная растерянность выражается в иронии или в жутковатых картинах, подобных трагическому варианту знаменитой притчи об Аврааме. «Но вот другой Авраам. Этот хотел бы принести жертву по всем правилам… но он не может поверить, что имеют в виду именно его, неприятного на вид старика и его сына, оборванного парня… Он боится, как бы, выйдя из дома в качестве Авраама с сыном, не превратиться по пути в Дон Кихота… Авраам, который является незваным»!

Творчество Кафки заключает в себе своеобразное послание — отчужденность оказывается мнимой, если человек не утрачивает способность во что-то верить. Можно и оставаясь, что называется, атеистом, верить в призвание, в незыблемые ценности, в осуществимость мечты. И эта вера является основным условием продолжения жизни…

А в Прагу все же лучше ехать по осени. Тем более, что предстоящим летом — 3 июля — будет отмечаться 125-летие со дня рождения Кафки. Чего доброго, и номера свободного не найдешь.