Темы
Наги Эрвин
Дело отца
(Документированный рассказ)
Есть человек – есть проблема,
Нет человека – нет проблемы.
И. Сталин
Мое появление на свет произошло в Москве 7 ноября 1930 года. Моя мать, Фаня Минаевна Зак, родилась в местечке Татарское Могилевской губернии в семье мелкого ремесленника-кожевеника. Отец, Алексей Львович Наги, в досоветской жизни – венгерский еврей Нодь Акош, происходил из семьи мелкого арендатора. Место его рождения – хутор Бачборшод на юге Венгрии между городами Байа и Сегед. В Первую Мировую войну Нодь Акош был мобилизован на фронт и в 1916 году в Брусиловский прорыв пленён российскими войсками. Октябрьская Pеволюция (нынче её называют октябрьским переворотом) застала его в лагерях для военнопленных на Дальнем Востоке. В девятнадцать лет делать историю своими руками увлекательно. Акош принял революцию в России с энтузиазмом и, активно содействуя становлению Cоветской власти, в 1920 году вступил в ВКП(б), а в 1924 принял советское гражданство. Сферой своей деятельности Акош избрал журналистику и в начале двадцатых годов основал во Владивостоке газету «Красное Знамя», которая выходит и по сей день. В это время и произошла русификация его имени – Акош – Алёша – Алексей.
В 1926 году ЦК ВКП(б) направил Наги А. Л. на работу в ТАСС. В этом же году он был на полгода командирован в Шанхай.
В июне 1931 года Алексей Львович Наги был командирован в Японию заведовать корреспондентским пунктом ТАСС в Токио, куда и переехала вся наша семья. Соответственно, и детство моё прошло в Японии.
В конце ноября 1937-го года по вызову из ТАСС Москвы из Токио наша семья возвратилась в Москву. Буквально на следующий день по приезде родители отправились в Комиссию Партийного Контроля (КПК) ЦК ВКП(б) для прохождения процедуры, называвшейся «проверка партийных документов», а по существу, являвшейся проверкой личности на благонадёжность. Проверкa этa продолжалась около четырех месяцев и закончилась с положительным результатом. В апреле отцу сообщили, что ЦК ВКП(б) рекомендует его для работы в ТАСС, и там уже ждут его после Первомая. Это было в начале апреля 1938-го года, а 29 числа, перед праздниками, А. Л. Наги на моих глазах был арестован.
В середине сентября маме сказали:
– Наги Алексей Львович осуждён на десять лет лагерей строгого режима без права на переписку.
В военные годы, находясь в эвакуации в глухой западно-сибирской деревне Константиновка, мы часто думали об отце. Мама вспоминала обстоятельства и детали, ранее мне неведомые. А может быть, по мере взросления я обращал внимание на подробности, до того времени не запоминавшиеся. Я узнал, что в Токио отец был избран секретарём партийной организации всей советской колонии в Японии и оставил этот пост незадолго перед возвращением в Москву.
Как-то мама спросила меня:
– Ты помнишь «Акулу»-Кудрявцева, пугавшего вас, детей на пляже в Камакура? Одно время он работал у Алексея на корпункте.
– Конечно, помню!
– Так вот, когда нам в Комиссии Партийного Контроля объявляли об окончании проверки, Алексея спросили, что он может сказать о Владимире Леонтьевиче Кудрявцеве. Он ответил, что это был журналист, стажировавшийся у него в 1935-36 годах в Токио, что служебных и политических замечаний к Кудрявцеву он предъявить не может, но личные отношения у них не сложились. На это инструктор КПК заметил, что Кудрявцев написал об Алексее достаточно много, что и послужило основной причиной проверки.
В мае 1945-го года победоносно закончилась Великая Отечественная война. К этому времени мы уже вернулись из эвакуции домой в Лосинку, как называли тогда город Бабушкин, являвшийся пригородом Москвы.
Время шло. Помня о приговоре отцу, объявленном нам, мы ждали апреля 1948-го года. Наконец наступило долгожданное 29-е число. Был слякотный день. Мелкий дождик сыпался на остатки снега под заборами. Я подходил к дому со сжатым сердцем. Всё было, как обычно. Ещё несколько дней ожидания, и всё вернулось «на круги своя».
Смерть Сталина пришлась на мою учебу в МЭИ (Московcкий ордена Ленина Энергетический институт имени В. М. Молотова). Надо сказать, что особого горя мама и я не испытали.
Задолго до этого события иногда, темными ночами мама, кивая в сторону его портрета с трубкой во рту, говорила мне:
– Вот я не доживу, а ты меня вспомнишь! Он умрет, и о нём хорошо не скажут.
Год спустя начались робкие разговоры о незаконных арестах во времена правления Сталина, о пересмотре дел и реабилитации безвинно репрессированных.
Передо мной листки из записной книжки того времени. На нём – «этапы большого пути» процесса оправдания безвинно осуждённого.
24 ноября 1954-го года. Посещение Приемной КГБ СССР на улице Кузнецкий мост для получения (а для нас – подтверждения) памятных, точных сведений об аресте отца и приговоре Особого совещания. Рекомендовали обратиться в Военную Коллегию Верховного Суда СССР на улице Воровского, 15.
3 декабря 1954-го года. В Военной Коллегии Верховного Суда СССР меня принял полковник юридической службы. В просторном кабинете за большим столом он сидел спиной к окну. Пригласил сесть напротив. Наклонив голову с седым ёршиком и глядя через толстые очки в папку, прикрывавшую половину его лица, ровным негромким голосом произнёс:
– Наги Алексей Львович осуждён 7 сентября 1938-го года на 10 лет лишения свободы и умер 5 октября 1939-го года.
– Где?
– В месте, где находился в заключении.
– Где?
– В месте, где находился в заключении.
– Где?
– В месте, где находился в заключении.
Тем же ровным монотонным голосом. Я понял, расспросы – бессмысленны.
– Что мне делать дальше?
– Когда правительством будет принято соответствующее решение, вам нужно будет подать заявление о пересмотре дела вашего отца в Главную Военную Прокуратуру. О начале приёма заявлений вы узнаете.
В полученной в Верховном Суде информации новыми для нас были сообщение о его смерти и дата.
Начало 1955-го года было знаменательным в нашей семье. В феврале состоялась защита моего дипломного проекта, в марте – свадьба. Как и было принято, заблаговременно, 24 февраля мы с невестой Рахилью Нацкиной пришли подать заявление в ЗАГС города Бабушкина. Сотрудница ЗАГСа, услыхав мою фамилию, воскликнула:
– Наги! Наги... Что-то у меня связано с этой фамилией!
И я вспомнил, что примерно месяцем раньше по почте на моё имя пришла маленькая бумажка с просьбой зайти в ЗАГС. Полагая, что приятели, знавшие о нашем намерении пожениться, подшутили над нами, я не обратил внимания на это послание. Но в тот момент меня осенила догадка и я спросил:
– Возможно, вы должны оформить Свидетельство о смерти?
– Да-да, – ответила она и, заглянув в большую амбарную книгу, достала бланк и стала его заполнять. Через несколько минут мне был передан документ, в котором значилось:
СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ
II - A 452247
Гр. Наги
Алексей Львович
умер(ла) 5/Х - 1939. Пятого октября
Тысяча девятьсот тридцать девятого года,
возраст 46 лет.
Причина смерти Рак печени
о чём в книге записей актов гражданского
состояния о смерти 1955 года января месяца
13 числа произведена соотвeтствующая запись
за № 24.
Место смерти город, селение Бабушкин
район Московская область, край,
республика РСФСР
Место регистрации: Моск. обл.
Бабушкинское г/от ЗАГС
Дата выдачи «24» II 1955 г.
Печать
Заведующий бюро записей актов
гражданского состояния Подпись
Обращали на себя внимание два обстоятельства: вопервых, место смерти – город Бабушкин. Как будто отец скончался у себя дома или в городской больнице. Тюрьмы или лагеря ни в городе, ни в ближайшем соседстве не было, – это я знал точно; ну, и вовторых – промежуток времени между датой смерти и датой записи об этом в книге записей актов гражданского состояния – больше шестнадцати лет.
– Oткуда получены эти сведения? – поинтересовался я, на что чиновница совершенно спокойно ответила:
– Получено указание из Министерства Внутренних дел, вот я и выполняю.
Это был первый официальный документ, касающийся судьбы отца, полученный после его ареста.
Так нас порадовали при подаче заявления о вступлении в брак.
В дату смерти мы с мамой поверили, в место – конечно, нет.
В то время мне было трудно понять, что Свидетельство о смерти А. Л. Наги в городе Бабушкин является скрытой формой его реабилитации, так как при заполнении анкет (процесса весьма распространённого в советское время) можно было не упоминать о том, что отец был арестован.
Спустя полгода во время очередного посещения приемной КГБ мне сказали:
– Решение о пересмотре дел принято, подавайте заявление в Главную Военную Прокуратуру, улица Кирова, 41.
20 сентября 1955-го года. В Приемной ГВП – толпа. Принимают в нескольких кабинетах одновременно. Разговаривают вежливо. Разъясняют, как писать заявление. Моё заявление и краткое изложение известных мне обстоятельств принял подполковник юридической службы Беляев.
Вот их тексты:
В Главную
Военную Прокуратуру
З а я в л е н и е .
Мой отец Наги Алексей Львович 1893 (или 97) г. рождения был арестован 29 апреля 1938 г.
В течение ноября-декабря 1954 года мне удалось выяснить, что он был осуждён Военной Коллегией Верховного Суда СССР 7 сентября 1938 года на 10 лет лишения свободы и умер 5 октября 1939 в месте, где отбывал наказание.
Прошу посмертно реабилитировать Нагu Алексея Львовича.
20.9.1955 г. Подпись.
г. Бабушкин, Поселковая ул., дом 6, Наги Э. А.
И приложение:
Наги Алексей Львович работал в ТАСС; с 1931 по
1937г. был Представителем ТАСС в Японии в Токио.
В Декабре 1937 года был отозван в Москву, где в течение 6 месяцев проходил проверку в ЦК ВКП(б)
Результаты проверки были положительны – отца ни в чем не обвиняли. Сказали только, что есть доносы Кудрявцева В. Л. (нынешнего международного обозревателя), который в то время работал его помощником.
В день ареста Наги А. Л. домой пришла телеграммa с предложением занять определенный пост в ТАСС.
Подпись.
В левом верхнем углу заявления штамп:
«С приёма ГВП 20/1Х 1955г.»
Ниже еще один штамп:
«Картотека ГВП ВС СССР»
ниже – неразборчиво (по-видимому, регистрация) и размашисто:
2/2 - 54120 - 54.
Справа внизу резолюция: «Запрос 1 С/Д МВД» и под чертой подпись и дата: 17.Х-55г.
Резолюции мне удалось увидеть, переписать и частично даже получить с ксерокопиями некоторых документов при знакомстве с подлинниками в архивах КГБ и Комиссии Партийного Контроля при ЦК КПСС (КПК), много лет спустя.
Дальнейшую информацию в ГВП давали исключительно изустно. По датам это выглядело так:
6 декабря:
– Ваше заявление зарегистрировано 22 сентября 1955-го года за № 8 – 54120 – 54;
27 марта 1956-го года:
– Дело передано в группу полковника Артемьева.
Что это за группа, при каком учреждении, что она должна делать – никаких разъяснений (возможно, Артемьев – тот самый полковник в Военной Коллегии, известивший меня о смерти отца);
29 апреля (восемнадцатая годовщинa ареста А. Л. Наги):
– Дело под грифом 8 серии 510 – 56 г находится на проверке в КГБ СССР, после чего будет передано прокурору Ожегову.
22 мая: В наш адрес пришло письмо из ГВП:
8с 54120 – 54 от 16 мая 1956 г
Сообщаю, что поступившая от Вас жалоба Главной военной прокуратурой рассмотрена и Ваше ("Ваше" – зачеркнуто чернилами) дело Вашего отца ("Вашего отца" вписано сверху чернилами) передано для рассмотрения в Верховный Суд СССР.
В тот же день в Верховном Суде подтвердили:
– Дело поступило, но ещё не зарегистрировано.
Наверное, не успевали.
20 июня:
– Дело зарегистрировано: 4н – 10433 III Зона. Вам необходимо обратиться в последнее место работы отца и найти там людей, знавших его по работе.
Я отправился в ТАСС. Здесь, узнав причину моего визита, меня направили в отдел кадров. Сотрудница отдела, выяснив, в какое время и где работал Наги А. Л., просмотрела несколько папок, назвала две фамилии и сказала, в каких комнатах можно найти этих людей. Фамилию одного из них – мужчины лет пятидесяти с лишним – я запамятовал, а вот фамилию заведующей отделом телетайпов – Маркузе – запомнил. Оба подтвердили, что Алексея Наги помнят и готовы при необходимости подтвердить, что о его противозаконных или антисоветских намерениях никаких подозрений у них никогда не было. Я их предупредил, что, возможно, их пригласят по этому поводу в Военную Коллегию Верховного Суда. Маркузе же, глядя на меня, произнесла:
– Так вы и есть тот самый плод южного солнца? Вам что-нибудь известно о другом сыне Алексея Львовича – Густаве?[1]
– Я знаю, что у меня есть брат по отцу Густав и однажды, уже после ареста отца, он приходил к нам. Это была наша единственная встреча. После войны мне не удалось найти его. Может быть, Вам что-нибудь известно о нем?
Маркузе пoкачала головой:
– Ничего!
На этом мы расстались.
23 июля:
– Дело передано на рассмотрение в первую инстанцию под
№ 4н – 10433, в дальнейшем будет № 4н – 10434. Заходите в начале августа.
1 августа я приехал на улицу Воровского, 15. Спросив фамилию и узнав, по какому вопросу пришёл, солдатвахтёр направил меня в специальную приёмную. Там уже были люди. Молодой службист в звании капитана объяснил, что дела, по которым пришли присутствующие, пересмотрены. В результате пересмотра состав преступления в их обвинительных заключениях не обнаружен, приговоры – отменены, и их дела, соответственно, закрыты. Обвиняемые – реабилитированы.
– Сейчас я вам выдам справки об этом. Каждый из Вас распишется в получении справки. Прошу эти справки беречь, так как восстановить их будет крайне сложно. На основании этих справок вы сможете получить денежные компенсации в размере двух месячных зарплат по последнему месту работы реабилитированных и стоимости конфискованного имущества. Для этого вы должны будете обратиться в их последнее место работы и Мосгорфинуправление.
После этого вступления капитан стал вызывать пришедших по фамилии и вручать справки под расписку.
На листке в половину стандартного размера с гербом и штампом Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР значилось:
« 1» августа 195 6 г.
4н – 10434/56
С П Р А В К А
Дело по обвинению НАГИ Алексея Львовича
пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР 25 июля 1956 года.
Приговор Военной Коллегии от 7 сентября 1938 года в отношении НАГИ А.Л. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
НАГИ А. Л. посмертно реабилитирован.
Председательствующий судебного состава
Военной Коллегии Верховного СУДА СССР
Генерал-майор юстиции Лебедев
/подписал Степанов/
Никаких сведений о реальных причинах ареста, о характере приговора, о месте нахождения в заключении, о месте захоронения останков. Никакого намёка на сочувствие или, тем более, вины. Велели реабилитировать – вот вам реабилитация. И будьте довольны. Даже деньги вам выплатят в возмещение ущерба.
Денежная компенсация за конфискованное имущество включала весьма произвольно определённые стоимости радиоприёмника фирмы «Бош», велосипедa марки «Фудзи» и «двух чемоданов с вещами». К концу 1956-го года финансовые дела были завершены. Но любопытно, что 19 января 1957-го года на моё имя пришёл перевод от Финансово-планового (было и такое, оказывается!), отдела КГБ при СМ СССР. На месте, отведённом для письма, указано:
Переводятся поступившие от управления Госдоходов Мин Финансов СССР за часы 356-93
Почтовый сбор 7-00
Уведомление 0-40
К переводу 349-53
Каковые я и получил.
Власть предержащие считали себя благородными и на все лады распространялись о справедливости, которая наконец восторжествовала. Официально был осуждён сталинский произвол. Речи эти с отступлением «Оттепели» стали постепенно затихать, а в брежневские времена и вовсе заглохли. Зато начали поговаривать о восстановлении авторитета «Вождя Народов». Можно было услышать и об «этой напрасной возне с реабилитацией».
29 апреля 1984-го года, в этот чёрный день нашей семьи, скончалась моя мама, Фаня Минаевна Зак, так и не поверившая до конца в бессмысленную гибель своего мужа.
Наступила «Перестройка», характеризовавшаяся, главным образом, непривычной для советского общества гласностью. Мне удалось собрать некоторые материалы o жизни и работе отца из архивов ТАСС и Октябрьской революции. До меня дошли слухи, что в КГБ сообщают дополнительные подробности о судьбе репрессированных.
21 сентября 1988-го года в Приёмную КГБ СССР мною было отправлено письмо с изложением известных мне деталей жизни отца. И в конце письма –
Прошу вас изыскать возможность сообщить мне следующие сведения:
1. Достоверную дату рождения отца (имеющиеся у меня сведения – от 1893 г. до 1897 г.)
2. Местонахождение отца в период с 1915 до 1918 годов.
3. Какой приговор был вынесен отцу и за что.
4. Реальны ли дата и причина смерти, указанные в Свидетельстве о смерти
II – А 452247 от 24.02.55.
Указанные сведения важны для восстановления биографии моего отца, как для меня, так и для моих детей и внуков.
Подпись
20.09.88
В письме был указан номер домашнего телефона, и примерно месяц спустя дома раздался звонок:
– Здравствуйте! Товарищ Наги?
– Да, Наги слушает.
– Это из КГБ, – тревога охватила меня, инстинктивно, до того, как осознал, что сам к ним обращался.
– Вы посылали заявление с просьбой сообщить вам подробности судьбы Вашего отца. Нужно обусловить время Вашего посещения.
Мы договорились на 21 октября в 15.00.
В указанный день и час я вошёл в обрамлённую красным гранитом дверь на Кузнецком мосту, 22. Узкий коридор протяжённостью около трех метров вёл в помещение без окон. Напротив - дверь вглубь здания, и перед ней – солдат-вахтёр. Вдоль стен – диваны и низкие столики. И вдруг за спиной вкрадчиво:
– Эрвин Алексеевич?
– Да, я, – оглядываюсь и вижу крепкого жгучего брюнета в чёрном кожаном пальто в обтяжку.
– Вас ждут в этом кабинете! – показывает рукой на дверь в одну из крохотных комнаток, отгорaживающих холл Приемной от широких окон на улицу. Эти-то тесные кабинки для приёма посетителей и образовали узкий входной коридор. Входим. За небольшим столиком сидит стройный человек в тёмно-сером штатском костюме. При нашем появлении встает.
– Здравствуйте, Эрвин Алексеевич! Подполковник Ахминский, Вячеслав Васильевич. Садитесь, пожалуйста.
И указывает место прямо напротив. Между его столиком и предложенным мне стулом есть ещё тумбочка. Возможности заглянуть в папку, лежащую перед ним на столе, у меня нет. Мой сопровождающий уселся сбоку, засунув руки в карманы пальто. Так он и просидел всё время нашей беседы, молча гля-дя на меня с благожелательной полуулыбкой.
– Могу я записывать Ваше сообщение?
– Да, конечно, вот бумага. – И он указал на листы, лежащие на столе.
Кроме незначительных моментов из биографии отца в период 1915 – 18 годов, подполковник Ахминский прочитал из папки:
– Вашего отца обвиняли в активном участии в антисоветской террористической и диверсионной организации правых; в том, что он разделял террористические методы борьбы с руководством; в провоцировании войны со стороны Японии против СССР. Приговорён 7 сентября 1938-го года к высшей мере наказания. Подробнее вы сможете узнать, обратившись в Военную Коллегию Верховного Суда, – закончил он, закрывая папку.
– Могу я ознакомиться со следственным делом?
– Нет, это нельзя.
5 декабря в Военную Коллегию Верховного Суда было отправлено письмо также с известной мне информацией, заканчивавшееся вопросами:
1. Реальный приговор, дата его вынесения;
2. Место отбытия в заключении или расстрела, если приговор был ВМН (высшая мера наказания);
3. Где находился отец (где велось следствие) после ареста и до вынесения приговора (с 29.04.38 до 07.09.38? условно);
4. Кто проходил с ним по делу;
5. Кто (если хватит духу!), вел следствие;
6. Где вероятнее всего находится прах отца.
Указанные сведения важны для меня, моих детей и внуков.
Подпись
05.12.88
25 декабря пришел ответ на бланке Военной Коллегии Верховного Суда:
23» декабря 1988 г.
№ 4н – 10434/56.
Эрвин Алексеевич !
На Ваше заявление сообщаю, что Наги Алексей Львович, 1893 года рождения был осужден 7 сентября 1938 года Военной коллегией Верховного Суда СССР к расстрелy по обвинению в участии в антисоветской террористической и диверсионно-вредительской организации правых, разделении терростических методов борьбы в отношении руководителей партии и правительства, ведении работы по провоцированию войны между СССР и Японией. Кроме того, он обвинялся в том, что являлся агентом японской разведки.
Проведенной в 1956 году дополнительной проверкой было установлено, что данное осуждение являлось необоснованным.
Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 25 июля 1956 г. указанный приговор отменен и дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Наги Алексей Львович по данному делу pеабилитирован посмертно.
Военная коллегия не располагает данными о месте и точной дате приведения данного приговора в исполнение, но по существовавшим в тот период времени правилам подобные приговоры приводились в исполнение немедленно после провозглашения приговора, а места захоронения не фиксировались.
Возможно, эти и другие интересующие Вас сведения имеются в прекращенном деле Наги А. Л., которое направлено в сентябре 1956 г. в КГБ СССР и куда Вы можете обратиться.
Понимая глубину трагедии, постигшей Вас и Ваших близких, в связи с необоснованным осуждением Наги Алексея Львовича, прошу принять искренние соболезнования.
Начальник секретариата Военной
Коллегии Верховного Суда СССР
Подпись А. Никонов.
Понадобилось тридцать два года, чтобы изменился тон письма. Поменялись люди. В значительной мере изменилось и отношение к прошлому, да и перестроечные ветры делали своё дело. Однако, чувство коллективной ответственности помогало ещё отсылать просителей из одной инстанции в другую. КГБ направлял меня в Военную Коллегию, она, в свою очередь, – в КГБ. Было ясно, что туда обращаться бессмысленно.
Я достал Свидетельство о смерти Наги А. Л.
Умер 5 октября 1939 года...
Причина смерти – Рак печени...
Место смерти – город Бабушкин
Московская область.
Ложь. Сколько её – этой лжи – в нашей жизни...
Демон гласности, выпущенный на волю, делал своё дело. В стране происходили события, непредставимые дотоле. Они-то и привели к развалу Союза ССР.
Демократически настроенная власть в России объявила в 1991-м году об открытии различных архивов, в том числе и архива КГБ.
2 февраля 1992 года в Приемную КГБ, уже Российской Федерации, но с тем же адресом – Кузнецкий мост, 22 – мною было передано заявление с просьбой предоставить возможность ознакомиться с делом моего отца, Наги Алексея Львовича. В конце заявления было упомянуто, что «21 октября 1988 года меня принимал подполковник Ахминский В. В. и сообщил некоторые детали дела отца.» Этим напоминанием я рассчитывал ускорить ответ. Как и четыре года назад, спустя примерно месяц, по телефону доброжелательный мужской голос сообщил, что в условленное время нужно придти в Приемную и получить дело для ознакомления. Мы договорились на 4 марта.
Ровно в 13.00 я вошел в знакомые обрамлённые красным гранитом двери, где меня встретил сотрудник в штатском, представившийся Якушевым Вячеславом Николаевичем. Вручив дело, он провёл меня в кабинку, подобную той, где меня принимал подполковник Ахминский. Теперь на крохотной площади размещались три канцелярских столика и несколько стульев. Здесь уже сидели посетители и работали с документами. Окно во всю стену выходит на Кузнецкий мост, живущий своей полной жизнью, от которой нас отделяет тонкая непрозрачная штора. По-видимому, в комнатёнке находились мои коллеги по интересам и положению в обществе. Пребывание в стенах этого учреждения накладывает особый отпечаток на поведение, и люди здесь не склонны к общению. При этом мы не ощущали помех от физически тесного соседства. Каждый из нас был углублён в атмосферу, воссоздаваемую при чтении листов дел. Каждый – в свою. Думаю, что при самых разнообразных обстоятельствах и деталях каждого дела фон и настрой были общими для всех.
Итак, наконец, передо мной на столе дело отца. Подшивка документов, объединённых в два тома. Первый, переплетённый в бежевый глянцевый прессшпан (технический картон), содержит документы следствия и суда. Он охватывает период с 27 апреля по 7 сентября 1938-го года. Второй, в синей обложке – документы, связанные с пересмотром дела и реабилитацией, происходившими с 20 сентября 1955-го года по 1 августа 1956-го года. В итоге: с момента ареста отца на проведение следствия, судебного заседания, вынесение судебного приговора и его исполнения хватило четыреx месяцев; с момента подачи моего заявления на пересмотр дела и принятие решения о реабилитации понадобилось десять месяцев. Такой баланс...
На обложке первого дела – строгая чёрная рамка и сверху типографским способом:
Народный Комиссариат Внутренних Дел
ВЧК – ОГПУ – НКВД
Год производства – 19__.
Заглавие:
Следственное дело по обвинению Наги А.Л.
Специальный штамп: «Особый архив».
Ниже – правила пользования:
Полученное из архива дело должно быть возвращено через 10 дней с момента получения его.
Передача полученных из архива дел в другие отделы
или органы производится исключительно через
1-й спецотдел НКВД СССР.
МЫ ЖИВЕМ ПОД СОЛНЦЕМ ЗОЛОТЫМ...
Мне понравилось?
(Проголосовало: 9)Комментарии (0)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>