Темы
Б о р и с Р О З И Н
ОДНА ЖИЗНЬ
Из неизданного энциклопедического справочника: ШАХОВ Илья Михайлович (1925 – 1986), советский композитор, автор многих театральных, концертных, эстрадных и вокальных произведений; как поэт - сатирик известен (к сожалению и надеемся – временно!) лишь узкому кругу друзей.
Он скончался в Москве в октябре 1986. Было ему всего 61. Но жизнь была прожита радостно, потому что был он человек светлый, радостный и добрый. И замечательно остроумный, поражавший людей, намного более, чем сам он, стойких к суровым обстоятельствам, умением защищаться от жестокой реальности и от её безжалостных ударов своей всегдашней способностью через иронию и шутку отринуть любую неприятность. А уж их-то выпало на его долю предостаточно.
Родившийся в апреле 25-го, талантливый еврейский мальчишка - скрипач, ученик Центральной музыкальной школы при Московского консерватории, осенью жестокого 41-го года пошел добровольцем оборонять столицу в составе того «ополчения» из неподготовленных и почти безоружных интеллигентов и престарелых служащих - рабочих, которых истинный виновник войны отправлял на смерть под немецкие танки, бомбы и пули. Погиб бы и 16-тилетний Илюша, как практически все полторы сотни тысяч патриотов - ополченцев, если бы не командир роты, двадцатилетний лейтенантик, понимавший, что на следующее ледяное октябрьское утро при новой германской атаке всем его неопытным воякам суждено неминуемо умереть. Он - то и отправил «музыкантика» ночью в штаб с каким-то поручением. А перед самым рассветом немцы и пошли в атаку как раз на этом участке фронта.
Проблуждав несколько суток, Илья обнаружил, что оказался в окружении: молниеносное наступление немцев оставило его в их глубоком тылу, где он и бродил пеший немало дней, то и дело встречая разъезжавших по дорогам немецких солдат, кричавших ему с подвод: «юде, юде», - проявляя поразительную способность, свойственную и сегодняшних юдофобам, с первого взгляда, издали и сходу распознавать евреев. Вконец простуженный, с обмороженными ногами, оказался он в простой крестьянской семье, где его выхаживали до весны 1942-го. Кстати, семейство тоже, но уже доброжелательно, спрашивало его: «Илюха, а в деревне-то говорят, что ты - жидок?!»
Когда же пришли «наши» советские войска, очутился Шахов в проверочном дисциплинарном батальоне, что были созданы по повелению «гениального диктатора всех народов», а затем - на торфоразработках. После войны прекрасно работал в оркестрах, ансамблях, театрах, жил полнокровно и духовно богато, радовал и смешил окружающих, а заодно спасал брата, инженера автозавода, арестованного в послевоенную чистку и загнанного в гулаг, куда, делясь последним, отправлял Илья еду и вещи.
Начал аранжировать чужие ноты, а главное - писать свои, проявляя в каждой оригинальный талант природного сочинителя музыки - весёлой, жизнерадостной, ироничной, подчас с сатирическим подтекстом, а то и с сарказмом, как говорится, с подковыркой: такую, услышав хоть раз, ни с какой другой не спутаешь, ни с чьей. От небольших эстрадных пьес перешел к театральным спектаклям, потом к опереттам и мюзиклам и, как ни мешали ему чиновники от культуры в министерствах, с блеском осуществил на сцене практически всё им написанное для музыкальных, драматических, детских и кукольных театров, прежде всего - для Сергея Образцова.
Сочинил превосходный концерт для трубы-соло с оркестром, был любим изрядным количеством людей за человечность, культуру, обаяние, легкий ум, доброту, безупречный вкус в музыке, в литературе и в политике. А в последнем бывал до безумия смел, почище многих диссидентов, дабы проявил еще один, на сей раз уж совсем редкий талант незаурядного поэта-сатирика.
Начал - то он стихотворчество, как обычно водится, с лирики, но исключительное остроумие взяло верх, и с начала 70-ых годов пошли у него чуть ли не одни политические сатиры, которые он безоглядно храбро читал в Союзе композиторов, в Доме работников искусств, в клубе литераторов, в дружеских компаниях, во всех театрах, где ему доводилось осуществлять свои спектакли, в оркестрах во время репетиционных перерывов и после репетиций.
Агенты работали повсюду и исправно доносили в ГБ о крамольных виршах; офицеры тайной полиции, которые тогда (а, может, и теперь) сурово «курировали» все советские организации, в том числе и театры, сами частенько присутствовали при Илюшиной читке, хохотали до слез и всякий раз дружно хлопали автору, но от ареста и иных осложнений спасало его то, что не пытался Шахов напечатать эти произведения ни в Союзе, ни в «сам», ни в «там» - издате. То есть, как очевидно заключило надзиравшее за композиторами гэбэшное начальство, «конкретных порочащих шагов и действий не предпринимал». А до гласности, увы, не дожил.
Складывается впечатление, что поговорка „Нет пророка в своем отечестве“ существует лишь в России. Нет, конечно, к „этим чудакам“ не очень-то прислушиваются и в других краях, но в нашем бывшем на них и вовсе не обращают внимания. А зря. Они оказываются стопроцентно правы. Вот что в далеком 70-ом году с двадцатипяти- и тридцатилетним опережением и точностью писал про все свершившиеся на наших глазах события девяностых и последующих годов Илья Шахов:
И снова придут Робин Гуды,
И снова угробим груды,
И снова пойдем за правду,
На этот раз скажут - взаправду…
То-то начнется умора:
Дядину виллу у моря
Отнимем для детского сада,
А дядю - пинком по заду.
Отменим все спецбуфеты,
Спецдачи и спецпакеты.
Кончится это б…ство:
Свобода! Равенство! Братство!
И тут-то придут Бонапарты,
Стасуют заново карты
И, спрятав тузы под скатёрки,
Сдадут нам одни… шестёрки.
То-то начнется умора:
Белую виллу у моря
Отнимут у детского сада
И снова дадут кому надо.
Снова начнется спецб…ство,
Спецравенство и спецбратство,
А также и спецсвобода
Для разных «врагов народа».
Вот тут-то придут Робин Гуды,
И снова угробим груды,
И снова пойдем за правду,
На этот раз скажут - взаправду…
Даже при исчезнувшем событийном фоне эти строки до сих пор - взрывчатый материал, опасный не только для полуисчезнувшего коммунистического режима, но и для повсеместно угнездившихся тайных и явных национал - шовинистов, лжепатриотов и малограмотных функционеров, способных за каждой строкой увидеть «оскорбление народа, национальной гордости, унижение достоинства» и т. д. и т. п. Взгляните, к примеру, «На смерть поэта», написанное в марте 1981 к столетию убийства Александра II народовольцами - террористами Перовской, Гриневицким и «мазилой» Рысаковым - оно имеет прямое отношение еще и к кончине Вл. Высоцкого, и к убийству диссидента Богатырева (оба - стихотворцы), а еще и к покушению на Брежнева, к изгнанию из страны Синявского и Солженицына, к высылке академика Сахарова…
Опять ничего нет в России нового,
Повторения видимо не надоели,
Убивают поэтов всё так же здорово,
Только теперь уж не на дуэли.
Убивают поэтов. Всё так же. Здорово.
Только теперь уж не по-дворянски:
Разбивают поэтам в подъездах головы
Без церемоний, по-пролетарски.
Значит, не будет и дальше нового -
В платочек сморкнётся Соня Перовская,
Встав на углу кольца Садового, -
Знак, что едет машина цековская.
Едет с пленума по озимым
С цифрой победной - сколько посеяно,
А может, со встречи с братом любимым,
То ли Хасаном, то ли Хусейном.
Едет с милицией, едет с помпою…
Тут и шарахнут: сначала «Мазила»,
Потом Гриневицкий своею бомбою
Себя подорвёт и дверцы ЗИЛ´а.
А дальше будет еще хренòвее:
Накроют Россию свинцовые тучи,
И только одно будет вечно новое -
Жидов поприжмут на всякий случай.
Эх, мне бы сбросить сто с лишним годочков,
Я в Петербург бы махнул на денёчек,
Сонюшке я, губернаторской дочке,
Не дал бы условно сморкнуться в платочек.
Я бы не дал её синие глазки
Петлёй погасить ради цели бредовой.
А вот Александр в карете царской
Сюда повернул, а не по Садовой.
Едет с конвоем, но, в общем, без помпы
Да и мечтает не об озимых.
Мы с ней обошлись бы теперь без бомбы,
Поскольку не так уж всё невыносимо.
Пошли бы домой с Гриневицким и Соней
И с Рысаковым - несчастным мазилой,
Спокойно промчались бы царские кони
И заодно пролетарские ЗИЛ´ы.
РЕЗЮМЕ: Жертв не надо, живите проще,
Ну её на … Сенатскю площадь!
Я пишу это накануне семидесятилетия осенних боев за Москву в 1941-ом. Мне необычайно повезло не только близко знать Шахова, но и сочинить с ним пару музыкальных комедий, шедших на советских сценах. Очень хочу надеяться, что стихи прекрасного музыканта, поэта и защитника Москвы станут достоянием читающей и думающей публики, навсегда неразрывно связанной с русской культурой, в которой столь сильны и неоспоримы традиции поэтической и политической сатиры. А этот жанр, следуя вековому предназначению, даже в новом столетии, начавшемся с великой крови (и это после зверски кровавого тиранического ХХ века!), бесстрашно обличает всё, что превращает и любую государственную власть, и отдельного индивидуума во всеобщее посмешище.
А теперь еще две «сказочных» поэмы…
КАК ЕВРЕИ В РОССИЮ ПРИШЛИ
(Внеисторическая справка):
История - дело тёмное,
Вранья накопилось не в меру:
Плетут летописцы, учёные,
А мы принимаем на веру.
Пишут: кто живо, кто сухо,
Где белят, я где измажут,
По фактам или по слухам,
А чаще - как сверху прикажут.
Вот так и в нашей теме -
над нею многие трудятся,
С вопросом этим всё время
В метро пристают и на улицах:
«Когда и зачем евреями
Себя наградила Россия?» -
Вопрос вполне своевременный.
Ответим, раз уж спросили.
Чему-то придётся поверить,
Чему-то и удивиться,
А если хотите проверить -
Спросите у очевидцев.
Век был тогда шестнадцатый,
Век был довольно противный,
В Европе режим был, признаться,
Ужасно непрогрессивный.
Князья и попы озверели.
Погромы. Реакция. Хамство.
И тут побежали евреи
К границам Московского царства.
Картавой толпой на рассвете
Пейсатые сбились мужчины,
Крикливые жёны и дети,
С талмудом бесценным раввины.
Один, что прямее носом
И русский знал поприличней,
С большим иностранным прононсом
Страже сказал пограничной:
«Простите акцент жидовский,
Царя разбудить не рано,
Чтоб нам на Руси Московской
Жить разрешил постоянно?»
Век был тогда шестнадцатый,
Век был довольно противный,
Но царь был, надо признаться,
Хоть грозный, а прогрессивный.
Денёк, правда, был неудачный:
К хмельному не слишком стойкий,
Четвёртый Иван встал мрачный
После вчерашней попойки.
Выжрав рассола банку,
Поднял глаза осовелые:
«Чтой-то на Русь срозаранку
Припёрлася нация целая?!
Хотят, вишь, ко мне в Рассею?
Пусть сполнят волюшку царскую -
Сменят закон Моисея
На веру мою христианскую.
И пусть чернявые бесы
На тряпки порвут свои талэс
И срежут дурацкие пейсы -
Иначе на кой они сдались!»
В отчаяньи взвыли раввины,
Их жёны от горя усохли,
Всё ширь среднерусской равнины
Пронзили еврейские вопли:
«На что нас, Иване, толкаешь?
Христос! Моисей! В чём тут разница?
Что, у Христа не такая ж
В пупырках жидовская задница?
С другой стороны, он опять же
По нашим еврейским законам
Обрезан и, может быть, даже
Чуть больше, чем нравится жёнам».
Иван как пристукнет посохом:
«Не трожьте Христа, иудеи!
По морю ходил, аки по суху,
Пока не распяли злодеи!» -
«Зато и не видим нахэс
(Счастья, мол), - хнычут евреи, -
Зря его вздёрнули на крест -
Надо б крестом по шее!
Ты-то таких на дыбе
Пытаешь до полной сласти,
На нашем месте и ты бы
Не дал пошатнуться власти.
Бекицэр. О трон хоть убейся,
Не станем рвать свои талэс,
Кромсать наши мудрые пейсы,
Что нам от предков достались!» -
Спор обещал быть длинным.
Царь, без того не кроткий,
Плюнув, сердитым клином
Наставил вперёд бородку:
«Вот что. Хотите в Рассею?
Сполните волюшку царскую:
Смените закон Моисея
На веру мою христианскую.
Разница или не разница -
Посля с попами обсудите,
А нонче Христовой заднице -
Велю! - и молиться будете!» -
«Зачем говоришь аф цалухэс
(Назло, мол)? - вопят иудеи. –
Дело конечно не в тухэс
(Не в жопе, мол), а в идее.
Имей же к нам а рахмунэс
(Жалость, мол), - плачут раввины. –
Честно, мол, аф бенимунэс,
Погибнет народ невинный!» -
«Так мать вашу в Бога, в Рассею! -
Терпение лопнуло царское. –
Добром же прошу: Мо-и-се-я
На веру сменить христианскую!
А то как пущу некрещёных,
Потом позову Малюту,
Докажем, что все вы шпиёны,
И кстати, отнимем валюту.» -
«О, вэйзмир! - вскричали евреи. -
Для этого нужен Малюта?
Пусти и оставь в нашей вере -
И будет тебе валюта!
А нет - так не надо грозиться,
Сиди спокойно на троне,
А мы на твоих границах
Умрём, но в своём законе...» -
Иван стал тих и рассеян,
Щупает крестик нательный:
Пустить - не пустить в Рассею
Этот народец идейный?
Судьба обошлась с ними круто,
А веру крепко держат!
Ну и конечно валюту -
За это их, видно, и режут.
У нас на Руси не тесно,
Пробиться бы только к морю!
К тому же, зело интересно,
Как наших попов переспорют.
А выгнать всегда не поздно -
Это, небось, не татаре.
«Пустим!» - решился Грозный.
«Лехаим!» - сказали бояре.
Русским царям историки
Разных злодейств пришили:
Садисты, мол, все, параноики,
Вроде Сосо Джугашвили.
А вот вам Четвёртый Иванушко
(Хоть кровушки попил достаточно)
Терпел же евреев рядышком -
Значит, был в меру припадочный.
Сына-то он за дело
В висок посошком шарахнул,
Поскольку его задело
Что тот про жидов что-то вякнул. -
«Твои, - говорит, - любимчики
Гнут-то куда, не видишь?!
Жрут наши русские блинчики,
А матерятся на идиш?!»
Тут царь его - тюк по головке
(В горячке казус вышел),
А Репин отцу в Третьяковке
Слезинку из глаза выжал.
Потом уж конечно причину
Замяли в легендах и пьесах,
А толком взгляни на картину -
Там царь уже в маленьких пейсах.
Век был тогда шестнадцатый,
Век был довольно противный,
Но царь был, надо признаться,
Хоть грозный, а прогрессивный!
(БР: Сосо Джугашвили - первое имя уменьшительное от «Иосиф», фамилия - истинная, по паспорту Сталина.)
ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАРОЙ СКАЗКИ
БР: 1977 год , во всех советских газетах существовала особая
рубрика «Горячо обсуждаем проект новой Конституции»;
Илья Михайлович тоже принял участие:
Жили-были старик со старухой,
Старик Иван со старухой Рухл.
Бывают и в сказках такие семейки:
Русский дед женат на еврейке.
Бабка к тому же была некрещёная -
Рухл - имя Рахиль сокращённое.
Стало быть, жили старик со старухой,
Старик Иван со старухой Рухл,
Жили не в Англии, жили не в Турции,
Жили под солнцем одной Конституции.
Старик ловил себе неводом что-то,
Старуха тоже пряла чегой-то.
На жизненный уровень им хватало,
Только деду того было мало -
Как ему ни пилось и ни елось,
А всё время чего-то хотелось.
И в одночасье он своей сахарной
Так говорит: «Послушай, Исаковна!
Ноне рыбачить нет настроеньица,
Килька - она никуда не денется,
Схожу-ка я за поллитрой в Подлипки!» -
Сам же попёрся к знакомой рыбке,
К той, непростой, что была фигурой
Среди поддонной номенклатуры.
Старик её навещал не часто -
К чему беспокоить большое начальство?..
О том, что меж ними случилось ранее,
Пушкин уже накропал вместе с нянею -
То не история, а предистория,
Вроде бы к сказке другой предисловие.
Стало быть, дед, заглянув в Подлипки,
Чуть под хмельком отправился к рыбке.
Вот с бережка о себе докладает,
Рыбка к нему из волны выплывает,
Вся в золотом блестит снаряжении -
Известное дело - на спецснабжении.
Ну, тары-бары: «Чего тебе, старче?
Небось, захотелось машины и дачи?
А может, приелось старухино тесто?
Подкинуть в баньку французского секса?» -
«Да нет, ничего мне не надо такого,
Хочу попытать лишь свободу слова,
Поскольку в нашей главной брошюре
Это право моё в ажуре».
Рыбка деду: «Да брось ты, старче!
Лучше бери двухэтажную дачу!» -
«Нет, - старик талдычит ей снова, -
Хочу попытать, мол, свободу слова,
Поскольку в самой главной брошюре
Это право в полнейшем ажуре». -
Плюнула рыбка солёной водою:
«Ну, если в ажуре - так х... с тобою!» -
Море, услышав такое дело,
Всё взбеленилось и закипело,
Небо враз помрачнело, намокло,
Только старик не понял намёка,
Вскинул свою бородёнку нахально
И забубнил так, что слышно глобально:
«Я не читал енти красные томики
И не силён в политэкономике,
Но замечаю дела несуразные,
Мысли лезут в голову разные.
Это конечно, что верно, то верно -
Жили мы раньше до ужасти скверно,
Бил меня в зубы царский поручик,
А рыбка ловилася вроде бы лучше»... -
Тут налетела нечистая сила,
Деда с собою пройти попросила:
«Ты, - говорят ему, - спятил, дед,
От психа и мелешь народу во вред».
Старик петушится: «В главной брошюре
Это право моё в ажуре.
Согласно ейной статьи и толкую!» -
«А мы тебе, дед, подберём другую:
Пошлём на спецкурсы, тебя там спецгномики
Поднатаскают в политэкономике».
Старуха ждёт зиму, старуха ждёт лето -
А старика всё нету и нету.
Делать нечего: к синему морю
Идёт просить подсобить её горю.
«Смилуйся, государыня - рыбка,
Надысь мой ушёл за поллитрой в Подлипки
И до сих пор ни слуху, ни духу,
А без Ивана нет жизни у Рухл».
«Да, было дело, - рыбка сказала, -
Я его тут кой-куда посылала.
Ладно, иди себе с Богом, бабуся, -
Иван твой на лавке сидит, уж вернулся». -
Старуха - домой. И точно: на лавке
Старик улыбается в полном порядке,
А рядом с корытом, что было разбито,
Зрит иноземное бабка корыто.
Ох, не иначе как рыбки чудачества -
Старое было со знаком качества,
Стирать дюже часто в нём приходилось,
На знаке как раз-то и прохудилось!
Прошло еще тридцать лет и три года.
Только в семье-то не без урода:
Старик наш опять навострился в Подлипки,
Ну, а оттуда - естественно - к рыбке.
«Давненько, давненько. Чего тебе, старче?
Неужто пришёл за обещанной дачей?
А может, того - из Подлипок Таньку
Подкинуть тебе ненароком в баньку?» -
«Да нет, ничего мне не надо такого.
Хочу попытать лишь свободу слова.
Поскольку в новой главной брошюре
Это право моё в ажуре». -
Рыбка с досады едва не плачет,
К даче даёт две машины впридачу,
Должность сулит и спецснабжение:
Не надо таблицы знать умножения,
Целыми днями точить будешь лясы
И колбасою питаться из мяса.
Старик не берёт ничего такого,
Долдонит своё про свободу слова,
Пальцем слюнявым в новой брошюре
Тычет статью, а статья в ажуре.
Плюнула рыбка водою солёною,
Смотрит на деда с тоскою зелёною:
Ну и говнюк же ты, старче, однако!»
Тут дед и брякнул: «Пошла ты на х..!»
Море, услышав такое дело,
Всё забурлило и закипело,
Небо враз почернело, намокло,
Только старик не понял намёка,
Вскинул свою бородёнку нахально
И запустил так, что слышно глобально:
«Мы - вашу мать! - совершили ошибку
В органы верхние выдвинув рыбку.
В ней проявился бо-пар-натизм
И ентот, как его... сволюнтаризм.
Такие в верхних органах лишние!
От них поберечь бы и органы нижние.
Наше с большим подъёмом собрание
Требует рыбкино переизбрание.
Взамен выдвигаем мою старуху,
Любимую всеми Исаковну Рухл.
А рыбку, была чтоб народу полезною,
На челюсть пустить старухи протезную.
Еще подойдёт ли эта особа -
У ней неизвестно какая проба!» -
Тут налетела нечистая сила,
Деда с собою пройти попросила,
Да называют его не дед,
А словом ненашенским «диссидент»,
Ну, а по-нашенски «диссидент»
Значит - «иди сиди десять лет».
Старик ершится: «В новой брошюре
Все права мои в полном ажуре!» -
«Учтём, - говорят, - и брошюру, а кстати и
То, на какой женат ты нации».
Старуха ждёт зиму, старуха ждёт лето,
А старика всё нету и нету.
Делать нечего: к морю синему
Идёт поклониться начальству сильному.
«Смилуйся, государыня - рыбка,
Мой-то как завернёт в Подлипки,
Так уж потом ни слуху, ни духу,
А без Ивана нет жизни у Рухл». -
«Не ведаю, - рыбка ей сухо сказала, -
На этот раз я его не посылала.
А если впрямую хочешь, открыто:
Таким вот засранцам дарить корыто?!» -
«Да ладно, в корыте много корысти ли?
Ты моего подведи под амнистию». –
«Статья не подходит», - кобенится рыбка. –
«А ты по здоровью, здоровьем он хлипкий». –
«Ну ладно, иди себе с Богом, бабуся,
Иван твой у лавки торчит, уж вернулся». –
Старуха в Подлипки. Точно: у лавки
Старик уж набравшись и в полном порядке.
С этой поры дед и стал мужчиною,
Как-то от рыбки вернулся с машиною,
Смотрит: дача стоит двухэтажная,
Набита вещичками комната кажная,
На полках одни только красные томики,
Чтоб не напутать в политэкономике.
Тут-то к нему рыбаков всякой нации
Едут заморские делегации,
Едут из Англии, едут из Турции:
Как, мол, с уловом и как с Конституцией?
Рухл, прижавшись к любимому Ване,
В русском встречает гостей сарафане,
Дед же при полной свободе слова
Всё завышает цифры улова.
В общем, ведёт себя без дурачества.
Тут же корыто со знаком качества,
Покрашено так, что не видно дырки,
А иноземное держат для стирки.
БР: Новым поколениям читателей не всё понятно в этой сказке. Поясню:
Конституций было в СССР две: Сталинская 1936-го года и Брежневская 1977-го, они издавались миллионными тиражами в виде брошюр, которые назывались «главными»;
Подлипки - большой подмосковный посёлок;
Номенклатура - так назывались высокие начальники;
Спецснабжение - для этих начальников существовали особые магазины, закрытые для простых граждан, где власть имущие за гроши покупали продукты и вещи;
Красные томики - в таком виде издавались произведения классиков марксизма - ленинизма;
Спецкурсы, спецгномики, нечистая сила - тюрьмы и концентрационные лагеря, сотрудники государственной безопасности, тайной полиции, которую шепотом называли «нечистой (дьявольской) силой»;
Знак качества - для улучшения очень некачественной советской продукции государство обманывало и свой народ, и весь мир, цепляя на вещи именно такую нашлёпку;
Бо-пар-натизм - искажённое просторечием политическое понятие «бонапартизм», восходящее к Наполеону Бонапарту и означающее воинственность, агрессию и возвеличивание одного деятеля;
Сволюнтаризм - также искажённое «волюнтаризм» (от латинского «воля»), обвинение, выдвинутое Хрущёву свергнувшими его заговорщиками (октябрь 1964), означает сумасбродную политику, исходящую из крайне субъективной воли одного человека и его произвольных решений;
Диссидент - несогласный с режимом человек, жестоко преследовавшийся советскими властями;
«На какой женат ты нации» - карьера женившегося на еврейке русского мужчины могла серьёзно пострадать от этого шага, крайне неодобряемого коммунистическими правителями - почти поголовными антисемитами.
Hat mir gefallen?
Bewertet: 11)Kommentare (0)
dlt_comment?
dlt_comment_hinweis
Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich
Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.
Zur Anmeldung >>