Темы
Владимир Песоцкий
Отбомбимся
Он сидел без обеих ног на самодельной деревянной тележке на заводских подшипниках с простой приветливой улыбкой на всегда аккуратно бритом лице, не клянчил и не канючил.
Чистые галифе его были опрятно подвёрнуты, свежевыстиранная гимнастёрка без погон, всегда с чистым подворотничком, застёгнута на все пуговицы и подпоясана солдатским ремнём. На голове неизменно была фуражка с зелёным околышем, что говорило о принадлежности в недавнем прошлом к пограничным войскам.
Все проходящие мимо военные отдавали ему честь, бывшие военные и просто гражданские с картузом на голове тоже непременно козыряли, остальные просто приветливо кивали. В ответ на приветствия он отвечал строго по-военному, бодро и чётко вскидывая руку к козырьку, как на военном параде.
К нему не испытывали чувства жалости. Скорее всего, это было достойное уважение, продиктованное моралью и правом послевоенного времени. Видно, теперь опорой ему уже были не ноги, а вера в себя, в правоту своего создавшегося положения и в то, что он положил на алтарь своей судьбы.
Он появлялся на одном и том же месте, но не часто и не регулярно.
А когда мимо проходили военные лётного училища имени Леваневского (Николаевское военно-морское минно-торпедное авиационное училище лётчиков и штурманов им. С.А. Леваневского), он с улыбкой делал совсем не обязательное предложение:
– Ну что, авиация, отбомбимся рубчиком!
А если шёл офицер в морской форме, это звучало по-другому:
– Ну что, морячки, торпедируем рубчиком!
Ничего, кроме денег, он просил не подносить, и этому была достойная и уважительная причина, о которой я узнал несколько позже.
Понятное дело – не все это понимали и часто трактовали по-своему, тем более в такое трудное время.
Говорят, что за ним ухаживала родная дочь, медицинский работник. Она запрещала ему выходить на улицу за пределы двора. Но что-то его всё же заставляло выходить за указанные пределы. Трудно было представить себе, как он перемещается сам один по улицам на своём не очень надёжном самодельном транспорте.
И вот однажды мне довелось-таки увидеть его совсем в другой обстановке, которая, правда, и сложилась совершенно отдельно и независимо, хотя в те же самые времена, что поставило всё на места свои. Но всё по порядку.
В цеху у нас сформировалась любопытная бригада слесарей-ремонтников. Всего в бригаде было пять человек, и имя у всех было одинаковое – Александр. Бригадиром был Сан-Саныч, остальные – Петрович, Иваныч, Митрич и Ильич, так их и различали.
В бригаду я не входил, но был тесно связан с ними по работе. А работал я токарем, и мне, только что закончившему ученичество и получившему разряд, доверили вместе с моим наставником, опытным токарем, новый токарно-винторезный станок полуавтомат ДИП 200.
Станок установили несколько обособленно, и он выделялся своей необычной, но авторитетной новизной. Ремонтники постоянно приносили различные детали – изношенные, отработанные, всякого рода приспособления, и к этому разнообразию надо было быстро адаптироваться. Чертежи рисовали на ходу, а то и работали вовсе без чертежей. Пока я выполнял заказ, всем нравилось постоять рядом вместе со своими советами и понаблюдать за работой на новом станке.
Однажды Петрович, постояв возле станка, пока я заканчивал его небольшую деталь, внимательно проверил все размеры и, довольный, так и сказал:
– Молодец, вот нашёл своё место, так и держись, не пропадёшь!
Приятно, конечно, но надо честно сказать: к концу смены уставал, возможно, с непривычки.
Но главное – мне предстояло взять свою честно заработанную первую рабочую получку. Это звучало гордо и торжественно, такое бывает один раз в жизни.
В народе, в рабочей среде бытовала негласная и вроде бы даже полушутливая традиция – «обмыть первую получку». А я считал это святым долгом прежде всего перед старшими, которые пацанами трудились у станков в голод и холод, стоя на ящиках, потому что не все доставали даже до шпинделя.
Назавтра был выходной, а сегодня была получка. Странное это слово – «получка», хотя определяется оно совсем просто: получение денег за проделанную работу. А ведь оно реально намного более ёмкое, поскольку до этой самой получки надо многое в себе пересмотреть, перебороть, особенно когда говорят: «Вот будешь ходить в промасленной спецовке и получать деньги два раза в месяц: аванс и получку». Но мы начинали всё самостоятельно, сначала и с самого главного.
Получка оказалась нормально приличной, я гордо сам расписался в ведомости, сопровождаемый приветливой улыбкой кассирши, даже мелькнула мысль купить ей мороженое. Положил деньги в заранее приготовленный простой кошелёк и достойно спрятал его во внутренний карман пиджака. Кстати, внутренний карман моего пиджака застёгивался на пуговицу.
В конце смены я сам подошёл к Сан-Санычу и доложил о своём намерении следовать неписаной традиции. Сан-Саныч улыбнулся, но, пожалуй, и не удивился. Подумав, он предложил просто купить мороженое, лимонад – и на том спасибо.
Но нет, на такое я не был согласен. Это же даже неуважение к самому себе! Чем я хуже? И что потом – всю жизнь хранить обиду и укорять себя? Да и хотелось быть уже взрослым и, главное, – наравне с остальными.
После смены мы небольшой компанией – «бригада Сашей», я и мой наставник – направились в соответствующее общепринятое для таких случаев заведение. Конечно же, не в кафе и даже не в столовую.
Честно сказать, вот не помню, были ли тогда кафе, или ещё их не было. Столовых было много, но там официально распивать запрещалось.
Недалеко было другое заведение – то ли закусочная, то ли рюмочная, точно не помню. Помню, на входе заведения – широкое полукругом крыльцо в несколько ступенек. По дороге взяли водки и немного закуски. Всё это, конечно, спрятали по карманам, потому что не принято было заходить «со своим» в такие заведения.
Прямо на ступеньках порога этой самой рюмочной немного в стороне от входа сидели несколько человек. На них трудно было не обратить внимание: их было четверо и все – с инвалидностью.
К стене были приставлены костыли, один человек был в тельняшке и сверху бушлат, пустой правый рукав которого был заправлен в карман. Вместо ноги другого торчала самодельная деревянная култышка. «Хорошо тому живётся, у кого одна нога: и штанина не так рвётся, и не нужно сапога». Ещё один был без глаза с сильно обожжённым лицом.
Сидевшие на пороге бодро поздоровались:
– Приветствуем рабочий класс! С получки, небось? Правильно, пролетарии всех стран собирайтесь, не проходите мимо…
– Ну, а вы чего ж не заходите?
– Так и у нас будет получка. Вот сидим, ждём старшину, а потом, как и положено, – не хуже вас. Ничего, мы ещё покувыркаемся.
В это время к крыльцу подрулила видавшая виды «Полуторка». Впечатление было такое, что она выкатилась прямо из того, военного времени.
Все сидевшие встали и не спеша подвинулись к машине. Дверь открылась, в машине кроме водителя сидел тот самый пограничник. Вот теперь стало ясно, кто он, и понятно, как он передвигается без обеих ног.
Двое из подошедших сели на подножку автомобиля, остальные стояли, опираясь на крыло и невысокий борт машины. Здоровались за руку, негромко разговаривали как давно знакомые люди с общим прошлым и общим теперешним. Это был непроизвольно войной созданный союз, чтобы выжить и чтобы достойно жить дальше.
Старшина расстегнул нагрудный карман, достал аккуратно сложенные деньги и молча раздал их всем своим собратьям. Получается, просил он «отбомбиться» не столько для себя, сколько для всех своих подопечных.
Потом у него в руках появилась солдатская фляга и четвертина чёрного хлеба. Открутил пробку фляги, и она, глухо стукнувшись, повисла на цепочке. Скорее всего, во фляге был спирт.
– Вот и Фёдор покинул нашу заставу, помянем его по-нашему, как и ему было бы понятно. Давайте по глотку и без добавки, – как бы скомандовал старшина.
Все молча кивнули. Солдат, даже бывших, объединяет приказ.
Молча делали глоток, быстро занюхивали кто рукавом, кто хлебом, отламывали немного чёрного хлеба и передавали флягу и хлеб следующему. Держались уже более раскованно и даже шутили, если это можно было назвать шутками:
– Царствие тебе небесное, тихий был наш Фёдор.
– Так получается, чтобы в рай попасть, надо хотя бы умереть.
– Неудобно как-то эдак получается…
– Неудобно шинель в галифе заправлять.
– Ничего, мужики, там апостол Пётр стоит на часах, он наших знает!
Старшина глотнул последним. Немного раскраснелся.
– А знаете, еще до войны мне мать рассказывала про Оптинских старцев, как они молились. Не помню точно, кто они такие, но молитву их я запомнил хорошо, наверное, потому, что и бабушка моя так же часто молилась: «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день!»
– А что нам может принести этот самый наступающий день, поближе к апостолу Петру для встречи справа на краул?
– Да не канючь ты, смотри веселее! Вон видишь – мужики уже заходят, – намекнул кто-то из повеселевших.
– А ты не раскатывай губу, может треснуть от зависти… – была в этом и обида, и готовность быть как все и со всеми.
А наша бригада, закончив перекур на воздухе, уже заходила в помещение рюмочной.
Не видел я, чем закончилась эта встреча со старшиной, но вскорости все четверо громко сидели за столом в углу рюмочной на своём излюбленном месте.
– Мало их осталось, совсем мало, раньше собирались больше и шумели громче, – обратил наше внимание Сан-Саныч.
Посвящение и «обмывание» проходило традиционно и заведомо понятно. Среди прочих тостов звучала твёрдая убеждённость в том, что надо держаться «трубы» (имелась в виду заводская труба,) и вместе мы – сила.
Водку я пил наравне со всеми, хотя и в первый раз в своей жизни, не зная и понятия не имея, что надо иметь хотя бы примерное представление о норме алкоголя в организме, тем более молодом. Но одна особенность отвлекала и путала мне всё торжество.
Дело в том, что на стене, прямо напротив меня висел красочный цветной плакат-призыв, на котором были изображены симпатичные молодые люди, парни и девушки, с чертежами и какими-то линейками под мышкой, бодро и стремительно куда-то шагающие. Подпись на плакате призывала молодёжь к знаниям, к науке.
И кто же так остроумно придумал разместить этот плакат не где-нибудь, а именно там, где обильно распивается алкоголь! Я смотрел с завистью на этот плакат и уже мало реагировал на наше застолье.
Очевидно, под действием алкоголя мне казалось, что молодые люди на плакате уже уверенно зашагали и прямо сейчас выйдут из рюмочной за знаниями, согласно плакатному призыву.
Как я добирался домой, помню только отдельными эпизодами. Дома рухнул на кровать, не раздеваясь. Мне было плохо, меня ругали, но больше не за то, что что-то пропил, а за то, что надо знать норму и вообще от алкоголя надо держаться подальше.
Выходной день прошёл болезненно, к тому же этот плакат и этот призыв прочно засели в голове и ещё долго не покидали меня.
Работа шла своим чередом. Я записался на подготовительные курсы для поступления в институт. Это были вечерние курсы, которые надо было посещать после работы. Заснул на уроке один раз, потом – второй раз, понял, что так не получится и отказался от дальнейшей учёбы на этих самых вечерних подготовительных курса.
Вскорости я решился и подал заявление на увольнение. Собралась бригада, пришёл мастер. Увещевали, обещали хорошую характеристику, помощь и всяческую поддержку для поступления в институт на вечернее отделение, не без основания убеждая меня не терять достигнутое, а только его совершенствовать и двигаться вперёд по месту работы.
Не помогло – молодость, уверенность в себе и в том, что впереди ещё много времени и возможностей... Надо подготовить себя морально и, главное, материально и тогда уверенно двигаться к своей мечте.
Страница жизни была перевёрнута, и я окунулся с головой в неизвестное, но свободное плавание и, как сказал бы старшина пограничник, «отбомбился» на какое-то время.
БЫЛО ВРЕМЯ "КАРИБСКОГО КРИЗИСА"
Hat mir gefallen?
Bewertet: 9)Kommentare (0)
dlt_comment?
dlt_comment_hinweis
Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich
Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.
Zur Anmeldung >>