Адам и Ева. С библией по музеям Европы

(Бытие, глава 3)

Грехопадение Адама и Евы, их изгнание из рая – самые распространённые ветхозаветные сюжеты в европейском искусстве Средневековья и Возрождения. Мы видим фигуры Адама и Евы в скульптурном декоре и на фресках соборов, в живописи складных алтарей, в книжной миниатюре и гравюре. Для того, чтобы понять, почему этот сюжет был так популярен, вспомним, как  трактовали христианские теологи  историю грехопадения. Ева, поддавшись искушению коварного змея, отведала плодов с запретного древа познания добра и зла и уговорила Адама последовать её примеру. Узнав об этом, разгневанный Бог проклял первых людей и  изгнал их из рая. Отныне люди стали смертными: женщина, как более виновная, должна была во всем подчиняться мужу и в муках рожать детей, а мужчина - в поте лица добывать хлеб свой. 

По Библии, изгнание из рая – точка отсчёта земной истории человека, и в этом христианство сходится с иудаизмом. Однако для иудеев это сказание  - лишь  одна из многочисленных историй о людском непослушании и божественном наказании, которыми полна Тора: вспомните Всемирный потоп, Вавилонскую башню, Содом и Гоморру. История грехопадения выделялась лишь тем, что имела для людей наиболее серьёзные последствия. 

В христианстве же постепенно сложились представления о том, что вина за первородный грех распространяется на всех  потомков Адама, и искуплением этой вины стало распятие Иисуса. Сцены грехопадения и изгнания из рая сопоставлялись в алтарных композициях и фресках со сценами Благовещения, Рождества Христова, Распятия или Страстей господних и призваны были напоминать верующим о смысле искупительной жертвы: Христос, „новый Адам“, пришел в мир, чтобы очистить людей от греха и дать человечеству жизнь вечную.

Изображая грехопадение и изгнание из рая, художники следовали определённым правилам-канонам. Парадоксально, но эти каноны не совсем точно отражали библейское сказание. В сцене грехопадения нагие Адам и Ева стоят у древа познания, внимая речам змея или срывая плоды. В Библии не уточняется, какие именно плоды росли  на древе познания, но в средние века прочно утвердилась традиция изображать на райском древе яблоки (в самых ранних произведениях – гранаты). На иврите слово „змей“ - мужского рода, но змей-искуситель (в котором видели воплощение дьявола) традиционно изображался в образе женщины со змеиным телом, что символизировало греховность женского рода. В сцене изгнания из рая безутешных ослушников преследует ангел с карающим мечом. Однако в Библии не сказано, что прародителей изгнал из рая именно ангел: Бог „изгнал Адама и поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся“ (Бытие, 3-24).

Традиционная трактовка сюжета, присущая средневековому искусству, сохранялась и в эпоху раннего Возрождения. Посмотрим на изумительное „Благовещение“, написанное около 1434 г. флорентийским художником, монахом-францисканцем Фра Беато Анджелико. Когда зритель отводит взгляд от златокрылого ангела и благоговейно внимающей ему девы Марии, он замечает в левом верхнем углу картины почти сливающуюся с пейзажем сцену изгнания из рая. У Фра Анджелико, художника умиротворённого и просветлённого, эта сцена не столь драматична, сколь печальна. Ангел не пылает гневом, не вздымает воинственно свой меч. Он почти по-отечески положил руку на плечо безутешного Адама, не изгоняя, а словно сочувственно выпроваживая согрешившую пару из райских врат.

В первой трети XV в. параллельно с каноническим появился новый подход к изображению прародителей. Происходила постепенная ломка средневекового мировоззрения: гуманисты  утверждали новые представления о природе, о человеке и его месте в мире, и образы Адама и Евы начали интересовать художников сами по себе, а не только как воплощение первородного греха. Каков человек по сути своей? Что крылось за его желанием отведать плодов с древа познания: легкомыслие, глупость, порочность или благородное стремление проникнуть в тайны природы, так хорошо знакомое гуманистам эпохи Возрождения? 

Первыми художниками, по-новому трактовавшими традиционные фигуры прародителей, были нидерландские мастера – братья Ян и Губерт ван Эйк, авторы знаменитого Гентского алтаря, созданного в 1422-1432 г.г.  для собора  Св. Бавона в Генте. Грандиозный складной двухъярусный алтарь объединяет двадцать шесть картин, на которых изображено  258 человеческих фигур. Но нас сейчас интересуют только две из них – Адам и Ева.  Когда алтарь раскрыт и перед зрителем предстают  лучезарные картины преображённого мира, который должен воцариться после свершения Страшного суда, лишь фигуры Адама и Евы слева и справа от центральной композиции контрастируют с общим ликующим настроением. Возникающее впечатление очень точно описал автор книги „Антверпен. Гент. Брюгге“ Михаил Герман: „Как чужие, входят в сияющий райскими соцветиями складень Адам и Ева, внося с собою тяжелое дыхание реальной, ничуть не облагороженной людской плоти. Они входят в алтарь с противоположных сторон, оставив за плечами глухой черный мрак, настороженные и недоверчивые, некрасивые, усталые, даже уже немолодые“.

Образы Адама и Евы и в этом алтаре служат, как это было принято, вечным напоминанием о первородном грехе, но их значение – композиционное и смысловое – изменилось, усилилось. Мысленно уберите фигуры прародителей с картины „Благовещение“ Фра Анджелико: прекрасное произведение потеряет не так уж много. Но попробуйте убрать изображения Адама и Евы с Гентского алтаря – и торжество жизни вечной уже не будет казаться столь полным без сравнения с жизнью бренной, а аккорды красок уже не будут столь ошеломляюще звонкими без этих  выступающих из тьмы фигур.

Произведение, о котором мы поговорим далее, создано примерно в то же время, что „Благовещение“ и Гентский алтарь – в 1428 г. Двадцатисемилетний Томмазо Мазаччо работал над фресками капеллы Бранкаччи церкви Санта-Мария дель Кармине во Флоренции. В разгар работы художник внезапно умер. Незаконченные росписи капеллы Бранкаччи свидетельствуют о том, что Мазаччо стоял на пороге великих свершений. Капелла стала местом паломничества живописцев последующих поколений, мастерством безвременно ушедшего гения восхищались Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонаротти, Рафаэль. Самая поразительная из фресок капеллы Бранкаччи - „Изгнание Адама и Евы из рая“. Немного найдется в европейском искусстве произведений, в которых средствами живописи были бы столь сильно и убедительно выражены человеческие страдания. Фигуры Адама и Евы каждым жестом, каждой складкой тела вопиют о своём горе. „Главное здесь – не библейский сюжет и не внешние детали, а ощущение беспредельного человеческого отчаяния, которым охвачены Адам, закрывший лицо руками, и рыдающая Ева, с запавшими глазами и темным провалом искажённого криком рта“, - пишет о фреске историк искусства Татьяна Каптерева.

Перенесёмся, однако, снова в Нидерланды. Через семь десятков лет после создания Гентского алтаря, в первые годы XVI в. Иероним Босх пишет удивительные алтарные композиции, в которых интересующий нас сюжет предстает в совершенно неожиданном свете. Собственно говоря, эти работы Босха можно назвать алтарями лишь условно. Хотя „Воз сена“, „Сад земных наслаждений“ и „Страшный суд“ сохраняют традиционную форму трехстворчатого складного алтаря, эти произведения предназначены скорее для философских раздумий, чем для молитвы: здесь нет возвышенного святого образа, перед которым верующий мог бы преклонить колени. На левых внутренних створках всех трёх алтарей изображен рай. Изображён по-разному, но всегда в сложных смысловых взаимосвязях с сюжетами центральной и правой створок. В „Возе сена“ и „Страшном суде“ запечатлена  история прародителей – создание Евы, грехопадение и изгнание из рая. В „Саду земных наслаждений“ на левой створке представлена только сцена создания Евы, но более детально написан сам райский сад и населяющие его удивительные существа. Во всех трёх алтарях степень греховности изображаемого возрастает  от левой „райской“ композиции к правой -  „адской“.

Всмотримся повнимательнее в босховский рай. У затейливого фонтана мирно пасутся слоны и жирафы, прелестные единороги вышли на водопой. Мрачная фантазия художника ещё не разыгралась в полную силу, но и здесь, в раю, происходят нелепые и неприглядные метаморфозы всего живого. В „Возе сена“ прямо из облаков под божественным престолом высыпаются тучи уродливых насекомых с лягушачьими  конечностями. В „Саду земных наслаждений“ из отверстия в фантастическом райском растении выглядывает сова (на языке символов Босха – воплощение зла), в пруду брюхом вверх плавает дохлая летучая рыба (символ греха), в пасти богомерзкого гибрида исчезают лапы какой-то другой твари, а кошка с мышью в зубах ёделовито пробегает мимо Адама и Евы, которых благословляет Творец. Адам и Ева выглядят трогательно невинными: безмятежные лица, фарфорово-хрупкие фигурки... Первородный грех ещё не совершён, но зло уже пустило ростки в райском саду, мир изначально порочен, и грехопадение - не трагическая случайность, но закономерное начало мировой истории.

В трактовке Босха, безгрешный непременно согрешит, дорога из рая неминуемо ведёт в сад мирских наслаждений, в царство земных пороков, а оттуда – прямо в ад.

Современник Босха Микеланджело Буонаротти увидел в библейском сказании гордый вызов человека, желающего постичь законы мироздания и сравняться мудростью с Богом. Во фреске на потолке Сикстинской капеллы  (1510 г.) Ева предстает перед нами не как неразумное  любопытное созданье, словно во сне внимающее сладким речам змея, а как сильная, зрелая, вполне осознающая свои поступки личность. Её рука уверенно тянется к запретному древу, глаза  бестрепетно встречают взгляд женщины-змея. Напряжённая ритмика рук Евы, Адама, женщины-змея, ангела с мечом объединяет разделённые древесным стволом части композиции, придавая фреске импульс энергичного движения, которое завершается уже где-то за пределами панно – там,  куда уходят первый человек и его подруга, чтобы начать свою земную жизнь. 

Микеланджеловская Ева, смело бросающая вызов судьбе, величественна и горда, но её никак нельзя назвать женственной. То, что прародители, кроме всего прочего, мужчина и женщина, то, что их прозрение, их стыд за свою наготу означали  пробуждение чувственной любви, не находило отражения в произведениях искусства, пока своё слово не сказал Альбрехт Дюрер. Сравним его первое произведение на эту тему -  гравюру на меди „Адам и Ева“ 1504 г. - и  картину, написанную  в 1507 г. Гравюра  Дюрера стала новым словом в искусстве немецкого Возрождения. Побывав в Италии, художник перенёс в родную Германию достижения итальянского Ренессанса: никогда ещё обнаженное тело не изображалось со столь безупречным соблюдением пропорций. Однако на гравюре Адам и Ева выглядят как бы сделанными „из одного теста“: мускулистая мощная Ева кажется лишь несколько смягчённой копией Адама. Сразу же после второго итальянского путешествия художник, находившийся под сильным  впечатлением от искусства античности, создал две парные картины – „Адам“ и „Ева“. В немецкой живописи эпохи Возрождения это было первое изображение полностью обнажённой человеческой фигуры в натуральную величину. Дюрер  писал, что коль скоро прародители были сотворены по образу и подобию Божьему, их тела должны являть образец совершенной красоты. И действительно, его Адам и Ева пленительно красивы, но красивы по-разному: юная мужественность Адама подчёркивает мягкую женственность его подруги. Кажется, что нежное тело Евы расцветает в ожидании  счастливой земной  любви.

Картина первоначально предназначалась для заказного алтаря, в ней есть все непременные атрибуты сцены грехопадения – древо, яблоки, змей (правда, уже не в обличии женщины, а в виде обычной змеи), но по неизвестным причинам алтарь не был написан, и вряд ли  это случайно. Могла ли такая картина выполнить традиционную роль, напоминая набожному прихожанину церкви о греховности рода человеческого?  Слишком обаятельны юные грешники, чтобы не вызвать сочувствия, слишком сладостным рисуется их грех, чтобы в нём раскаиваться.

Эта работа Дюрера несколько десятилетий вдохновляла его последователей. На гравюре Ганса Бальдунга Грина „Грехопадение“ 1517 г. Адам, едва отведав яблоко, решительно обнимает Еву, а на  картине того же автора 1525 г. Ева выглядит стыдливо-целомудренной. У Лукаса Кранаха Старшего (а он создал семь композиций на тему грехопадения!) Ева кокетлива и соблазнительна... Наступали  новые времена, рядом с  церковным искусством  утверждалось светское, и прозорливые художники Возрождения учились видеть в образах Адама и Евы не только первых людей и первых грешников, но прежде всего просто людей со всеми их грехами и добродетелями.

Любителям путешествий хочу порекомендовать посмотреть следующие произведения великих художников прошлого, экспонирующиеся в музеях Европы:

Картиная галерея, Дрезден. Лукас Кранах Старший, Адам и Ева.

Государственные музеи, Берлин. Лукас Кранах Старший, Адам и Ева; Ян Госсарт, Адам и Ева.

Картиннная галерея Музея Академии художеств, Вена. Иероним Босх, Алтарь „Страшный суд“. Картинная галерея Историко-художественного музея, Вена. Лукас Кранах Старший, Рай;  Гуго ван дер Гус, Грехопадение; Ганс Мемлинг. Адам и Ева.

Музей изобразительных искусств, Будапешт. Ганс Бальдунг Грин, Адам, Ева.

Национальная галерея, Прага. Лукас Кранах Старший, Адам и Ева.

Музей Прадо, Мадрид. Иероним Босх,  Алтарь „Воз сена“, Алтарь „Сад земных наслаждений“; Альбрехт Дюрер, Адам и Ева; Тициан Вечеллио, Грехопадение.

Собор Св. Бавона, Гент. Ян и Губерт Ван Эйк, Главный алтарь.

Станцы делла Сеньятура, Ватикан. Рафаэль Санти, фреска „Адам и Ева“. Сикстинская капелла, Ватикан. Микеланджело Буонаротти, фреска „Грехопадение и изгнание из рая“.

Галерея Уффици, Флоренция. Лукас Кранах Старший, Адам и Ева. Церковь Санта Мария Новелла, Флоренция. Филиппино Липпи, фреска „Адам“; Паоло Уччелло, фреска „Первородный грех“. Церковь Санта-Мария дель Кармине, Флоренция. Томмазо Мазаччо, фреска „Изгнание Адама и Евы из рая“.

Галерея дель Академиа, Венеция. Якопо Тинторетто, Адам и Ева.

М. Аграновская (Эммендинген)